Brand
Вернулся блудный сын,
И мачеха столица,
Спешит сбиваясь с ног,
Дитя поподчевать.
А за окном весна,
Черт знает, что творится,
Февраль нашел предлог,
И каплет с крыш с утра.
А в тереме темно,
И пахнет сном и хлебом.
В углу скребется мышь,
А может даже две.
Гость тычется как крот,
Доверчиво и слепо,
За мачехой садясь,
За свой широкий стол.
Чужие и родня,
смешалось все на свете.
Весна, зима, года,
Хлеба, снега, ручьи.
Вернулся блудный сын.
Не нужно знать ответов,
Зачем и почему,
Коль будет он родным...
И мачеха столица,
Спешит сбиваясь с ног,
Дитя поподчевать.
А за окном весна,
Черт знает, что творится,
Февраль нашел предлог,
И каплет с крыш с утра.
А в тереме темно,
И пахнет сном и хлебом.
В углу скребется мышь,
А может даже две.
Гость тычется как крот,
Доверчиво и слепо,
За мачехой садясь,
За свой широкий стол.
Чужие и родня,
смешалось все на свете.
Весна, зима, года,
Хлеба, снега, ручьи.
Вернулся блудный сын.
Не нужно знать ответов,
Зачем и почему,
Коль будет он родным...
И Мандельштемом. (Отравлен хлеб и воздух выпит..)
Говорят, это самое лучшее, когда не поймешь, чье влияние видать. Потому как это уже называется самостоятельность.